"Люблю всё русское!": о русском герое немецкого Сопротивления, которому отказал в помиловании сам Гиммлер
В 1943 г. через гильотину мюнхенской тюрьмы Штадельхайм пропустили группу студентов местного университета, виновных в создании подпольной антинацистской организации "Белая роза". Их сопротивление гитлеровскому режиму заключалось в распространении дерзких листовок, в которых фюрера называли "антихристом" и "массовым убийцей", а также призывали сограждан одуматься. Уже в наши дни участники "Белой розы" весьма и весьма почитаемы в Германии, а имена Ганса и Софи Шолль не знают разве что мигранты. При этом несколько в тени (особенно у нас) остается один из главных создателей "Белой розы", а также автор большинства листовок организации, 25-летний студент мюнхенского университета Александр Шморель — человек с большим русским сердцем, в помиловании которому отказал сам Гиммлер. А ведь даже на допросах в Гестапо он не отрекся от своей второй Родины, утверждая, что больше русский, чем немец, и до самой последней минуты вспоминал Россию. За несколько часов до казни отправил на дореформенном русском письмо подруге в Россию! Вот именно ради его памяти я и публикую эту развернутую и давно задуманную статью об его жизни, ведь, как мне кажется, он это заслужил. К слову, в 2012 году Александр Шморель был канонизирован Русской православной церковью как святой "Александр Мюнхенский"...
Герой этой статьи Александр Шморель появился на свет в семье русского немца Гуго Карловича Шмореля и дочери коллежского асессора Натальи Введенской, которая была младше мужа на 12 лет. Родители Александра познакомились в Москве, где Гуго после окончания университета работал врачом, и уже собирались пожениться, но начало Первой мировой спутало все их планы. Ввиду немецкого происхождения Гуго выслали в Оренбург и вместе с ним в ссылку отправилась и Наталья. Там они обвенчались, а 16 сентября 1917 г. на свет появился первенец, которого назвали Александром. Перипетии семейной судьбы предрешили будущий характер мальчика, который с самого детства воспитывался в русско-немецкой культуре и до конца своей жизни говорил чисто как на русском, так и на немецком.
Начавшаяся вскоре Гражданская война поставила семью Шморелей в тяжелое положение. Гуго в это время возглавлял местную больницу и несколько раз попадал под красно-белые облавы, в которых едва не погиб. Но обрушившиеся на Оренбург тяготы Гражданской войны, в том числе голод и тиф, все-таки не обошли их семью стороной.
В 1918 г., попробовав на местном рынке кислого молока, неожиданно заразилась тифом Наталья Введенская. после чего достаточно быстро угорела. Несмотря на то, что Александру тогда был всего лишь год с небольшим, он тяжело пережил смерть матери и каким-то странным образом на всю жизнь сохранил с ней глубокую связь. Он вспомнит о ней в своем предсмертном письме из мюнхенской тюрьмы Штадельхайм перед исполнением приговора (далее я опубликую его полный текст).
Жизнь продолжалась. Проработав еще два года в местной больнице Гуго познакомился там с интернированной немкой Елизаветой Гофман — дочерью богатого немецкого пивовара. После скоротечного романа они поженились, а в 1921 г. семья Шморелей эмигрировала в Германию. Маленький Александр навсегда покинул Оренбург. Вероятно, он тогда и в самом страшном сне не мог предположить, что через десятки лет снова вернется в Россию — военнослужащим оккупационной армии...
Переехав в Баварию Шморели достаточно быстро обосновались там. Гуго подтвердил свою врачебную квалификацию и вскоре открыл частную клинику под названием "Д-р Шморель". Хорошая заплата позволила обзавестись достойным жильем и вскоре в семье произошло пополнение. Сначала у Александра появился брат Эрих, а потом и сестра Наталья...
И здесь важно подчеркнуть, что и после переезда в Германию семья Шморелей по-сути оставалась русской. В их доме всегда говорили по-русски, держали солидную русскую библиотеку и даже стол накрывали по-русски: пирожки, блинчики, вареники, а на самом столе стоял настоящий русский самовар. Русскость настолько вросла в семью Шморелей, что после того, как родившаяся в Германии младшая сестра Наталья пошла в немецкую школу, за неправильное произношение ее частенько дразнили там "русской". Кроме того, Шморели поддерживали контакты с русской эмиграцией, а довольно частым гостем в их доме был Леонид Пастернак — отец знаменитого русско-советского писателя и поэта Бориса Пастернака.
Все это очень важно для дальнейшего понимания характера Александра Шмореля, которого в семье величали не иначе как "Шуриком". Сам он в то время учился в солидной мюнхенской гимназии и зачитывался толстовской "Войной и миром" и пушкинским "Евгением Онегиным", откуда наизусть цитировал целые куски. Именно там он подружился и сошёлся с однокашником Кристофом Пробстом — ещё одним будущим членом "Белой розы", казненным вместе с ним на гильотине. В общем, жизнь его была достаточно беззаботна и сыта и, вполне вероятно, со временем из него получился бы добропорядочный гражданин своей страны, но в дело неожиданно вмешался национал-социализм, в 1933 г. пришедший к власти в Германии...
К национал-социализму в семье Шморелей относились сложно. Если Гуго был подчеркнуто аполитичен, его жена, напротив, ненавидела нацистов и постоянно критиковала Гитлера. Однажды она пошла на одно из гитлеровских выступлений и стояла от него в трех метрах. По воспоминаниям Эриха Шмореля, придя оттуда, мать не стесняясь в выражениях критиковала Гитлера за волны ненависти, которые он источал, а также за его манеру постоянно кричать, отчего слушать выступление было просто невозможно. В то же время многие ее родственники были от нацистов в восторге.
Ну, а Александр Шморель в силу подросткового возраста особо об этом не задумывался. Более того, поначалу ему все даже понравилось. Ведь придя к власти, нацисты сразу же взялись за молодежь: бесконечные коллективные походы и атмосфера товарищества, пикники у костров и активные игры, стрельбы и форма — приключенческая жизнь гитлерюгенда явно пришлась по душе активному Александру. В связи с этим возникает вопрос: когда же он начал отчётливо понимать суть нацизма и что стало толчком, приведшим его как убежденного антинациста на гильотину?
Ответов на эти вопросы нет, но по послевоенным воспоминаниям все того же брата Эриха, услышав о "ночи длинных ножей", Александр впервые во всеуслышание назвал Гитлера "убийцей". При этом дело происходило в большой компании и своей выходкой будущий герой немецкого Сопротивления поставил всех в неудобное положение.
Но по-настоящему противником режима он стал в 1937 г., когда отправился в трудовые лагеря отбывать повинность "Имперского трудового фронта" (это было обязаловкой). Оттуда он написал сестре своего друга по гимназии Кристофа Пробста развернутое письмо, которое, как мне кажется, очень хорошо раскрывает его характер и отношение к нацистской Германии. В нем уже отчётливо проглядываются ростки "розы":
В другом письме из этого же трудлагеря, видимо, под влиянием грез о России, которую Александр представлял несколько идеалистически, он писал:
В общем-то, яснее и не выразишься...
К слову, сестра его друга Ангелика Пробст, которой он писал все эти письма, стала его настоящей любовью. Насколько далеко зашел их роман сегодня сказать трудно, но отношения, безусловно, были. Под влиянием Александра Ангелика даже начинает серьезно изучать русский язык, на что он в восторге пишет ей:
Забавно, но Александр и Ангелика хотели искренне удивить Кристофа тем, что сестра так быстро выучила сложный русский язык, но однажды он опередил ее и сам неожиданно признался, что серьезно продвинулся в изучении русского. Она разозлилась и обвинила Александра в разглашении их тайны, на что он ответил ей в письме:
А между тем, подошла к концу его трудовая повинность и в ноябре 1937 г. Александра Шмореля на 18 месяцев призвали в вермахт. Он служил в кавалерийской части, так как с детства проявлял любовь к лошадям. За время службы Александр успел поучаствовать в анексии Австрии и Судетской области. В последние полгода службы он учился в санитарной роте и после демобилизации сразу же поступил в Мюнхенский университет на врача. Именно там он знакомится с Гансом Шоллем — вторым главным организатором будущей подпольной группы "Белая роза" — и всеми остальными фигурантами будущего громкого процесса.
Итак, в Мюнхенском университете Александр и Кристоф знакомятся с Гансом Шоллем. Между ними быстро возникает симпатия и вскоре они становятся друзьями не разлей вода. Почти все свободное время они проводили вместе в общежитии университета и часто дискутировали о смысле жизни, философии бытия, политике и культуре.
Летом 1940 г. их ненадолго призвали в качестве санитаров в действующую армию и они успели поучаствовать во Французской кампании, где их ненависть к нацистскому режиму лишь укрепилась. После окончания этой кампании они снова вернулись в университет, где продолжили проводить время в диалогах и культурных обменах, все более и более погружаясь в диссидентство.
А потом настало 22 июня 1941 г...
Этот день шокировал Александра Шмореля.
Под глубоким осознанием трагедии, в которой очутилась его вторая (или первая?) Родина, любовь к России разгорелась в нем с новой силой. В одном из писем того времени, наплевав на опасность возможной цензуры, он писал все той же Ангелике Пробст:
В 1942 г. к ним в компанию неожиданно вливается студент Вилли Граф, только что вернувшийся с Восточного фронта. Жуть, которую он пережил, сделала его на десять лет старше. Еще будучи там он писал своей сестре в письме:
Именно он рассказал шокированным друзьям о "расстрельных командах" СС и тотальном поголовном убийстве евреев в Польше и России, тяжкой участи советских военнопленных и жителей окупированных областей. Историки полагают, что именно с его приходом в эту компанию план распространения антиправительственных листовок созрел окончательно. К сожалению, назвать точную дату этой затеи затруднительно, так как все свидетели погибли под ножом гильотины.
К слову, в том же 1942 г. к ним в компанию приходит и Софи Шолль — младшая сестра Ганса, поступившая в Мюнхенский университет на философский факультет. Именно с ней в наши дни и ассоциируется название "Белая роза", а ее бюст стоит в знаменитой немецкой Вальхалле.
Как бы то ни было, но вскоре друзья созрели до распространения антиправительственных листовок и начали запасаться дефицитной тогда бумагой, равно как и копировальной техникой, чтобы множить и распространять их. Все это было достаточно сложно провернуть в реалиях развитого Третьего рейха и про это можно было бы написать отдельную статью. Но им удалось приобрести все необходимое (и такое дефицитное) и не привлечь к себе внимания. Штаб "Белой розы" расположился в роскошном доме Шморелей. Родители Александра, естественно, были не в курсе.
По ночам ребята разбрасывали листовки по округе, закидывали их в почтовые ящики и даже отправляли произвольным людям по почте. И вскоре о таинственных листовках говорил уже весь Мюнхен. В дело срочно включилось Гестапо. Нужно признать, что оно на удивление быстро вышло на след студентов, но тогда их спас случай. В июле 1942 г. Александра Шмореля, Ганса Шолля и Вилли Графа на три месяца отправили на Восточный фронт как медиков. Ввиду этого деятельность "Белой розы" на время прекратилась, а Гестапо потеряло след.
Поездка в Россию — а троих друзей направили в Гжатск — стала самым ярким эпизодом в короткой жизни Александра Шмореля. И хотя вернуться туда ему довелось в форме вермахта и в составе оккупационной армии, он убедился, что все эти годы грезил Россией не зря. Как раз о поездке трех медиков Мюнхенского университета в Гжатск, равно как и о трагическом конце "Белой розы" мы поговорим в следующей статье...
А напоследок приведу вам парочку выдержек из листовок "Белой розы", которые в большинстве своем были написаны лишь двумя участниками группы: Александром Шморелем и Гансом Шоллем. На мой скромный взгляд, при всем их мощном посыле, ребята все-таки перемудрили с текстом. Они как бы забыли, что писали для не очень умного среднестатического немецкого обывателя, а поэтому не следовало так густо закручивать с философскими отсылками и примерами из Античности. Немудрено, что многие немцы сами сдавали листовки в Гестапо.
Но, это исключительно мое субъективное мнение. Лично я зачитываюсь ими с удовольствием. Тем более, что с чисто исторической точки зрения интересно, что тогда знали о нацистских преступлениях в Германии. Поэтому хочу привести здесь парочку фрагментов.